Прошлое — пожиратель настоящего

...Ольга сделала ошибку, присущую почти всем русским женщинам, наделенным ярким характером и идеалами, и даже весьма незаурядным, талантливым женщинам, упорно ставящим перед собой «моральные задачи». Ту самую ошибку, о которой сказал Александр Блок, объясняя, почему ему не нравятся стихи Ахматовой: «Поэт должен видеть пред собой Бога, а пред ней всегда стоит мужчина». Такое, отчасти идеалистическое, оторванное от жизни «замещение понятий» заставило Ольгу полностью «поставить на Пабло», выражаясь современным языком. Он стал ее богом, и она устремила на него все свои интересы, сосредоточила на нем весь фокус бытия. Иначе нечем объяснить, почему за долгие годы жизни с Пикассо она так и не обзавелась какими-то личными интересами, отвоевывая у судьбы свой женский мир, независимый от мужа, куда можно было бы уйти и спрятаться и где можно было найти утешение. Если не считать сына Пауло, который пошел за ее гробом среди немногочисленных друзей.

И как почти все женщины Пикассо, Ольга не только энергетически, нравственно, физически полностью впала в зависимость от художника, да еще чисто по-русски пыталась вести с художником диалог «двух душ», инстинктивно добиваясь драматизации, «достоевизации» — словом, «укрупнения» их отношений. Но как решил потом сам Пикассо, не склонный к такого рода психологизму, нравственным оценкам и «укрупнению» отношений, — всего лишь мучить его капризами, истерикой, позой, театральностью.

«Она слишком многого от меня хотела!» — скажет он по завершении их долгого романа.

Разумеется, по мысли Ольги, Пикассо, как человеку одаренному, лучше было проводить дни, как проводили их знаменитые русские художники, некогда окружавшие Дягилева: будни, полные достоинства, труда, чистых нег, вечной учебы, моральной устойчивости, красивых и познавательных путешествий, преклонения перед историческими завоеваниями человечества, в том числе и в живописи. Но все это было не для Пикассо-разрушителя, не для испанского беса, выжимавшего на заре горькие лимоны. И ничем не объяснимая наивная надежда русской балерины — продеть золотое колечко в могучую морду Минотавра и попытаться водить его за собой на атласной ленточке всю оставшуюся жизнь — обернулась жизненной трагедией. За свою святую наивность Ольга расплатилась сполна: сделав для Пикассо немало полезного, принеся ему в жертву свою молодость, свежесть, отдав энергию, родив сына и похоронив надежды на семью, разрушив себя самое, она осталась совершенно одиноким, всеми забытым и оболганным человеком.

Никто ее не пожалел и не пропел ей осанну. Почему?

Образно говоря, самое ненавистное для публики сочетание — это гений и буква «О». В имени Натали Гончаровой их было три, если считать отчество. Недаром досталось Наталье Николаевне за эту букву «пустоты». А в имени Ольги Хохловой их оказалось и вовсе четыре, тоже считая отчество. Оглядываясь на историю любви гениев, литераторы и исследователи охотно сворачивают к загадочной пропасти буквы «О», говоря, что если бы не эти «нолики» на пути гениев, они-де умножили бы себя втрое. Разумеется, это красивая сказка, нас возвышающий обман, не более того.

Чем же виновата эта буква? Наверное, тем, что с нее начинаются слова — «Обыденность», «Обыкновенность», «Ординарность», «Ортодоксия» и тому подобное скорбное бесчувствие к живым безумствам. Словно это какая-то «черная дыра», поглощающая все на своем пути, воронка, куда бедного гения затягивает хаос будней. НичтО.

Это ноль. Точка замерзания.

Некий колодец.

Публика готова негодовать: с одной стороны, фонтан идей, живой, неуемный человек, а с другой — какой-то несчастный, зябко притулившийся бледный нолик, грозящий сожрать всю энергию творца!

Абсолютное равноденствие этого «нолика», его якобы глухое равнодушие к «святому» неистовству художника раздражает исследователей, биографов гениев, да и пристрастных поклонников. И не просто раздражает. Все спотыкаются на границе этого «нуля» и не знают, что про него сказать, повторяя одно и то же: «они не были созданы друг для друга», «вряд ли можно было придумать сочетание столь разных людей» и прочее в том же духе.

Завершенность «О» — это Все и Ничто.

И если поискать аналогии в астрофизике, стоит сказать, что одно из замечательных свойств «черной дыры» — этого космического нуля — не выпускать свет, быть невидимой. Но она называется черной, потому что «для толпы» — не светится. Тогда как на самом деле истинный блеск «черной дыры» может быть в миллионы раз сильнее солнечного света!

Первая жена Пикассо тоже не светится для толпы: она скрылась для нас за своим абсолютным молчанием. История жизни Ольги, ее страданий, мыслей и прочего — пока «невидима»: мы не знаем, в чем же была настоящая тайна ее надежд и любви. Может быть, когда-нибудь в этом помогут ее собственные слова. Как когда-то именно письма помогли раскрыть истинный характер любви Натальи Николаевны к Пушкину, о которой долго гадали и строили самые невероятные теории.

В Парижском музее Пикассо хранятся более ста писем Ольги, адресованные мужу, но доступ к ним пока закрыт. Может быть, и не случайно закрыт так долго.

Так или иначе, верится: нет в жизни ничего случайного, и встреча Ольги и Пабло была задумана судьбой не зря. Ольга на много лет «затормозила» безудержные и разрушительные порывы ее неуравновешенного супруга, дала новый толчок его творчеству, отработала отданную ей роль в большой грандиозной постановке мощного символа XX века — Пикассо, со всеми катастрофами, язвами, жестокостью, волей и энергией, созиданием и разрушением, присущему этому времени.

Эта борьба не прошла бесследно для русской музы художника: Ольга Хохлова уцелела физически, но едва ли не полностью разрушила самое себя в объятиях Минотавра — к вящей славе Пикассо — и к своей исчерпанности, а затем и безвозвратному падению в небытие.