(1881—1973)
Тот, кто не искал новые формы,
а находил их.
История жизни
Женщины Пикассо
Пикассо и Россия
Живопись и графика
Рисунки светом
Скульптура
Керамика
Стихотворения
Драматургия
Фильмы о Пикассо
Цитаты Пикассо
Мысли о Пикассо
Наследие Пикассо
Фотографии
Публикации
Статьи
Ссылки

Авиньонские девицы

Мастерская в Бато-Лавуар. Лето 1907 года. Несколько картин выставлены напоказ. Но только одна сразу приковывает к себе внимание...

Огромное полотно, около шести квадратных метров, натянутое на массивную раму, выполненную по специальному заказу Пикассо, да и сам холст, более плотный, чем обычно. Но не исключительные размеры картины поражают посетителей, а ее сюжет или, скорее, манера, в которой она написана.

Перед нами пять обнаженных женщин, точнее, пять созданий — какими их никто никогда не решался изобразить. Странное впечатление, но, кажется, будто они написаны разными художниками. Две женщины в центре полотна наделены огромными, четко очерченными глазами и ушами в форме цифры «восемь». Хотя их лица обращены к зрителю, носы повернуты боком и похожи на «четвертинки сыра бри», как будто они изображены в профиль. («Это, чтобы их можно было лучше рассмотреть», — поясняет художник.) А две женщины справа выполнены в совершенно иной манере — они «геометризированы» до крайности, буквально насыщены острыми углами. Их клиновидные носы — тоже повернутые боком — оттенены плотной штриховкой. И, словно в силу какого-то анатомического чуда, одна из них, присевшая, повернулась к нам спиной и тем не менее ухитряется смотреть на нас в фас... Лица всех этих женщин — словно маски, не выражающие никаких чувств. Но жесткость их черт и полное отсутствие выражений глаз придают им какой-то необъяснимо зловещий, ужасающий вид.

Пикассо создавал эту картину в течение восьми или девяти месяцев, предварительно написав несколько десятков эскизов. Но чего же он хотел добиться? Продемонстрировать свою крайнюю враждебность ко всем классическим правилам живописи, используемым до сих пор. Он намеренно выбрал столь большое полотно. Зрители и коллеги должны его понять: речь идет о манифесте. И Пикассо в этом разрыве с общепринятыми канонами собирается пойти дальше, чем Сезанн в Больших купальщицах, и дальше, чем его соперник Матисс в Радости жизни, хотя он и восхищается этими произведениями.

А сюжет? Хотя он черпает его в классической традиции изображения «женщин в бане» или «турецких бань»1, но превращает это в пародию, чтобы усилить свой жест, так как если писать обнаженных женщин, то почему нужно изображать их лишь в бане? Ведь достаточно вспомнить банальную презентацию проституток в салоне одного из борделей, где он был частым гостем. Разве не там можно встретить наибольшее количество обнаженных тел? И, наконец, это еще один способ «показать нос» традиции. Сначала Пикассо назвал свою картину Авиньонский бордель. Это название связано не с городом Авиньон во Франции, а с улицей Авиньона окраине Барселоны, где было несколько публичных домов.

Но так как фонетически это название было созвучно названию города Авиньон во Франции, где, между прочим, родилась бабушка Макса Жакоба, то друзья Пабло в шутку поговаривали, что он хотел изобразить бедную старушку как одну из обитательниц этого дома. А к ней, забавы ради, присоединяли Фернанду, а затем и художницу Мари Лоренсен...

Авиньонский бордель... Нет, совершенно недопустимо давать подобное название картине в 1907 году. И тогда Андре Сальмон придумал другое — Философский бордель, а потом еще одно — Авиньонские девицы, окончательно закрепившееся за полотном — к великому огорчению Пабло, считавшему, что оно лишено той остроты, которую предполагало первое название.

Реакция друзей на новое творение Пикассо была в основном негативная, хотя художник уточнял, что картина еще не завершена.

Аполлинер пришел в замешательство: он прекрасно понимал, что Пабло не может продемонстрировать публике новую манеру письма, не вызвав при этом некоторого смятения, провоцируя зрителя — таковы правила игры. Но на этот раз было все-таки слишком... Прежде, как в случае с Странствующими акробатами, Аполлинер, вдохновленный Пабло, пытался в стихах создать нечто, равное творению друга. Но как можно сделать нечто подобное для произведения, которое не вызывает в нем никаких чувств, переводимых на язык поэзии?

А Феликс Фенеон, критик из «Ревю бланш», пришедший с Гийомом в Бато-Лавуар, важный, внушающий робость, намного старше Пабло, по-отечески посоветовал художнику, похлопывая его по плечу:

— Мой юный друг, вам следовало бы заняться карикатурой. У вас явный талант.

Гертруда Стайн, называвшая Пабло «маленьким Наполеоном», потрясена его выходкой. А ее брат Лео заклеймил эту ужасную «мазню», согласившись с Матиссом, который также не мог скрыть возмущения:

— Маленький предатель! Он хотел высмеять модернистское движение! Но, поверь мне, он поплатится за это...

По кварталу поползли слухи (об этом говорили и в бакалейной, и в мясной лавке) о том, что бедный мальчик, «маленький испанец», сошел с ума...

Помимо непонимания друзей Пабло столкнулся также с проблемами в личной жизни. По возвращении из Госоли художник, находясь под сильным впечатлением от иберийского примитивного искусства, изобразил прекрасную Фернанду так же, как сделал это в портрете Гертруды и в Авиньонских девицах. Но Фернанда, которая нисколько не интересовалась эстетическими поисками любовника, расценила это по-своему: он гадко изуродовал ее лицо, которым она так гордилась, когда мужчины бросали на нее восхищенные взгляды. То, что Гертруда, которой было нечего терять, согласилась видеть себя изображенной в подобной манере, в конце концов, ее дело. Но она! И тогда, подчиняясь непреодолимому побуждению, она спешит к Ван Донгену, художнику, живущему по соседству в Бато-Лавуар с женой и дочерью Долли. Ван Донген без колебаний пишет с нее несколько портретов, один из которых назовет Прекрасная Фернанда, где изображает ее полуобнаженной. Можно представить себе реакцию Пабло, который никогда не допускал, чтобы какая-либо из его возлюбленных позировала другому художнику, даже если последний был его другом. Пабло приходит в ярость. А Ван Донген неуклюже пытается доказать, что это вовсе не портреты Фернанды, но ему не удается переубедить Пикассо, который, зная легкомыслие своей подруги, раздражается еще больше.

Пабло становится все более мрачным и напряженным, как отметил это Сальмон, потому, что свои эстетические поиски он ведет в полном одиночестве.

Но вскоре произошло одно событие, еще более омрачившее Пабло. Напомним, что он чуть не стал отцом, когда его любовницей была Мадлен... На этот раз, зимой 1906/07 года, несбывшаяся тогда надежда чуть было не осуществилась. И снова творчество Пикассо, выполняя роль его личного дневника, позволяет нам понять душевное состояние художника: он пишет картину в примитивистском стиле, где изображает себя, нежно смотрящим на женщину с ребенком на руках (Мужчина, женщина и ребенок, Музей искусств, Базель). К несчастью, Фернанда стала бесплодной вследствие выкидыша, который произошел в начале ее замужества. И она, чувствуя состояние Пабло, отправляется в детский дом по соседству, на улице Коленкур, чтобы усыновить малыша и тем самым излечить Пабло от тоски по ребенку. Но в то время в приюте было мало младенцев, поэтому привела домой девочку двенадцати лет. Так, в апреле 1906 года в Бато-Лавуар появляется Раймонда. Неизвестно, какова была первая реакция Пикассо на подобную инициативу Фернанды. Но подобный вариант едва ли мог его по-настоящему удовлетворить. И все же девочка понравилась Пабло, и он нарисовал ее портрет, проникнутый нежностью. Его растрогала ее судьба: она была брошена матерью, проституткой из борделя в Тунисе, затем ее приютил голландский журналист, но вскоре выгнал девочку, так как она не проявила достаточной склонности к музыке, как ему того хотелось... Впрочем, Раймонда «жизнерадостна и сообразительна», как отметил Аполлинер. Но ее присутствие вынуждает Пикассо часто покидать мастерскую, особенно если Фернанда занималась ее туалетом. Гораздо более огорчительным было событие, когда Фернанда застала девочку голой в кровати своего бывшего любовника, скульптора Лорана Дебьена — она якобы позировала ему.

Постепенно поведение Раймонды все больше раздражает Фернанду, которая вскоре стала строго наказывать ее. Она поняла, что совершила ошибку. И тем не менее считала, что пыталась сделать доброе дело. Но контролировать ситуацию уже не могла.

Наконец чаша терпения ее переполнилась, и в июле Фернанда попросила доброго Макса Жакоба вернуть девочку в приют. Раймонда прожила у них три месяца. Что с ней стало, мы никогда не узнаем. Печальная история...

А Пабло, более чувствительный, чем казалось, был потрясен происшедшим. Он упрекает Фернанду, что это она спровоцировала подобную ситуацию, и предлагает расстаться. Позднее Фернанда доверительно делилась с Гертрудой Стайн: «Какое разочарование! Похоже, уже ничего нельзя исправить, так как Пабло заявляет, что с него довольно, но что бы он ни говорил, меня упрекнуть не в чем, он просто не создан для такой жизни».

Несмотря на разрыв, Пабло вынужден оставить Фернанду в Бато-Лавуар, так как у него не было средств, чтобы снять ей комнату. Он считал недостойным выбрасывать женщину на улицу. В сентябре в Париж вернулся Воллар, который купил у Пикассо несколько картин, заплатив 2500 франков. Теперь Пабло может, наконец, помочь Фернанде переехать в небольшую комнату на улице Жирардон, 5.

Чтобы как-то заработать на жизнь, Фернанда дает уроки французского языка подруге Гетруды Стайн, калифорнийке Алис Токлас, тридцати трех лет, которая только что прибыла в Париж. Вскоре она станет для Гертруды больше чем подругой.

Забавный случай иллюстрирует некоторые качества личности Пикассо. Однажды, во время званого обеда, Пабло схватил под столом руку Алис и стал крепко сжимать ее, что привело Алис в полное смятение — она выросла в пуританской среде и вовсе не была готова к подобным прямым атакам...

Понял ли тогда Пабло, что он зря тратит время на мисс Токлас? Он не предпримет больше дальнейших попыток...

Размолвка Пабло с Фернандой не стала слишком продолжительной. Как справедливо отмечала Гертруда, Пикассо, если он одинок, не способен оставаться в мастерской, а следовательно, работать. Она отмечает также, что Фернанда больше не носит серьги, значит, она в затруднительном положении, и если ей не на что жить, то она вернется к Пабло.

Предвидение Гертруды оправдалось — в конце 1907 года Фернанда снова в мастерской Пикассо. По-видимому, она все-таки осознала, что творчество Пикассо заслуживает гораздо большего внимания, и поняла — художника необходимо морально поддержать в момент, когда он практически в одиночестве пытается осуществить революцию в живописи. Кто, как не он, способен так радикально порвать с законами перспективы времен Ренессанса и классическими пропорциями человеческого тела?

В это время стало очень модным примитивное искусство Африки и Океании. Повсюду можно было встретить талисманы или идолы, как их тогда называли, — на Блошином рынке, у Порт Клиньянкур, на улице Муфтар или у папаши Соваж (от фр. sauvage — дикарь), как прозвали антиквара Хеймана. Андре Дерен, Вламинк, Матисс, охваченные этой лихорадкой экзотики, скупали статуэтки и маски. А Пабло, в свою очередь, заинтересовавшись искусством Африки и Океании, отправляется в Музей этнографии на Трокадеро. Он провел там не один день, внимательно изучая запыленные витрины. Он ощутил в этих масках и скульптурах ка-кую-то магическую силу; это явное желание африканских мастеров предотвратить те опасности и ужасы, жертвами которых были их предки, и которые по-прежнему, но в других формах, угрожали современному человеку. Его также очаровала их особая пластика, совершенно новая и необычайно выразительная.

А Пикассо как раз пытался найти совершенно новый язык в живописи, чтобы порвать с академическими традициями своей эпохи...

Долгое время считалось, что именно под влиянием африканского искусства были созданы две женские фигуры справа на знаменитом полотне. Вовсе нет: как показали различные исследования, это иберийское искусство и только оно вдохновило Пикассо на создание подобных образов, работу над которыми он начал уже в Госоли. Откуда и знаменитая фраза Пабло: «Негритянское искусство? Не знаю такого».

Но верно то, что гораздо позже Пабло будет использовать некоторые приемы, заимствованные у африканских скульптур, чтобы добиться эффектов примитивизма, в особенности в период кубизма.

Вернувшись из Госоли, Пабло меняет распорядок дня. Теперь он больше работает днем, что позволяет ему проводить вечера с друзьями. Особенно их привлекает кафе «Клозери де Лила» на Монпарнасе, впервые их привели сюда в конце 1905 года Андре Сальмон и Аполлинер. Друзья принимают участие в поэтических вечерах, организуемых в кафе журналом «Стихи и проза», основанном Полем Фором (Андре Сальмон был исполнительным секретарем этого журнала). Эти вечера объединяли поэтов, писателей, художников, скульпторов и музыкантов. В прокуренном зале, где большинство клиентов находились, как правило, под воздействием крепких напитков, осмелевшие поэты читали свои стихи под несмолкаемый людской гул. Тишина наступала, когда слово брал Яннис Пападиамантопулос, более известный под именем Жан Мореас. Этот импозантный грек красивым звучным голосом читал свои «Станцы», размахивая в ритм рукой, унизанной золотыми перстнями. Враги прозвали его Матамореас. Откровенно говоря, Пабло тоже не нравился этот поэт, но он старался не показывать этого, так как Мореас был идолом Аполлинера и Маноло. «Какая жизнь, какой гам! Какое безумие!» — писала по поводу этих вечеров Фернанда, а Пикассо воображал, что он снова в «Четырех котах». Он обожал эти литературные собрания настолько, что ничто не останавливало его преодолевать пешком (он был не в состоянии тогда нанять фиакр) нелегкий маршрут Монмартр—Монпарнас. А на обратном пути пытался найти в мусорных баках что-нибудь съестное для своих собак и кошек, без которых не мог обойтись, как бы беден ни был в то время.

В эти годы на вечерах в «Клозери де Лила» Пикассо мог встретить писателей и художников со всего света — например, итальянца Маринетти, англичанина Стюарта Мерилла или студента-грека Кристиана Зервоса, который много позже создаст уникальный каталог, картин и рисунков Пикассо, монументальный труд, пользующийся всеобщим признанием.

Из всех сотрудников журнала «Стихи и проза» наибольшее влияние на Пикассо оказал Альфред Жарри. По-видимому, они никогда не встречались лично, но это не помешало им много знать друг о друге от общих друзей — Аполлинера, Макса Жакоба и Андре Сальмона. Всего на восемь лет Жарри старше Пикассо, но, подорвавший свое здоровье алкоголем, он был слишком слаб и уже близок к концу, что и произошло в 1907 году. Он стал знаменитым в одночасье, написав пьесу «Король Убю», превратившую его в самую известную личность театрального авангарда. Его вкус к пародии и абсурду, экстравагантные выходки, оригинальность поведения — все это восхищало Пикассо. А кроме того, их сближало то, что Жарри, как и Пикассо, был невысокого роста. Но он успешно компенсировал этот недостаток, впрочем, как и Пабло...

Пикассо восхищался его эксцентричностью, например, Жарри иногда надевал сорочки из бумаги, на которых рисовал галстуки. Позже Пабло станет подражать ему. Кроме того, Жарри, как и Пикассо, был совершенно равнодушен к комфорту: обитал в своем «загородном доме», жалкой лачуге из досок на четырех столбах, куда поднимался по канату и проникал в дом через люк в полу.

Всем было известно увлечение Жарри огнестрельным оружием, что, впрочем, поначалу никого особенно не беспокоило, так как он был добрейшим человеком. Однажды, когда он забавлялся, стреляя по яблокам на дереве соседки, взволнованная женщина закричала: «Прекратите, несчастный! Вы можете убить моих детей!» На что Жарри снисходительно ответил: «Не волнуйтесь, мадам, мы сделаем вам других!» В другой раз он выстрелил в зеркало на стене бистро и, присев рядом с одной из перепуганных клиенток, спокойно заявил ей: «А теперь, когда лед сломан, если не возражаете — поболтаем!» В нем было что-то от клоуна, что особенно ценил Пабло. Но постепенно Жарри становился действительно опасным, он не только злоупотреблял эфиром как наркотиком, но и пристрастился к абсенту, причем пил его неразбавленным. Во время одного из застолий, организованных на улице Ренн Морисом Рейналем, он неожиданно выстрелил в Маноло, считая его слишком трезвым. Аполлинер тут же отнял у него пистолет и, не зная, что с ним делать, передал его Пикассо. И, как ни странно, Пабло, подобно Жарри, воспользуется им не раз. «В его кармане всегда был браунинг», — отмечала Фернанда Оливье в своих мемуарах. Однажды вечером, когда он выходил из «Проворного кролика», к нему пристали четверо немцев с расспросами о том, что означает одна из его картин. У Пабло подобные вопросы вызвали такое раздражение, что он выстрелил в воздух четыре раза — перепуганные немцы тут же исчезли. Иногда в компании друзей, забавляясь, Пикассо стрелял в воздух, чтобы оживить атмосферу, подталкиваемый то излишней экзальтацией, то просто стремлением подкрепить свое убеждение. Так, в 1907 году он стал настолько ярым поклонником Сезанна, что, положив пистолет на стол, объявил, что выстрелит без колебаний в любого, кто выразит хотя бы малейшее сомнение в гениальности этого художника...

О том, насколько Пикассо восхищался Жарри, свидетельствуют его многочисленные рисунки, посвященные герою знаменитой пьесы Жарри «Король Убю»2. А во время гражданской войны в Испании, в 1937 году, он создает целую серию антифранкистских рисунков, где уподобляет генерала Франко королю Убю. Более того, в 1941 году Пикассо пишет пьесу «Желание, схваченное за хвост» — шутовскую и непристойную одновременно, в духе Жарри, и демонстрирует друзьям драгоценные страницы рукописи «Короля Убю», многие из которых знает наизусть.

Это родство душ Пикассо и Жарри, которых сильно сближало их стремление к «иконоборчеству», к ниспровержению устоявшихся классических канонов, — одно из ярких подтверждений глубокого единства, при всем кажущемся многообразии, различных видов искусства.

Осенью 1907 года скоропостижно, в возрасте тридцати четырех лет, умирает Альфред Жарри. Но он продолжает вдохновлять Пикассо, вести его карандаш, кисть и перо. И, возможно, не будет слишком большим преувеличением рассматривать Пабло как его наиболее аутентичного последователя.

Примечания

1. Имеется в виду «Турецкая баня» Энгра. — Прим. пер.

2. Альфред Жарри (1873—1907) — поэт, драматург и писатель. Пьеса «Король Убю» написана в 1896 году; Убю, бывший король Арагона и капитан драгунов, пользуется расположением короля, занимает высокий пост при дворе, но его жене этого мало — она мечтает о троне... В результате Убю убивает короля, чтобы занять его место...

Предыдущая страница К оглавлению Следующая страница

 
© 2024 Пабло Пикассо.
При заимствовании информации с сайта ссылка на источник обязательна.
Яндекс.Метрика